— Так точно, сэр. В помещении никого. По штату тут должны находиться двое сотрудников.
— Марк, что, по твоему мнению, тут произошло? — обратился он к технику, который колдовал над панелью компьютера.
— Они потеряли связь с автоматами, работающими на леднике. Туда отправился дежуривший в тот момент оператор, некто Андрей Загулов, русский по национальности. Его сменщица, Дженифер Руш, оставалась в куполе. Никаких дополнительных сведений о ней нет. Только запись о том, что Загулов пошел проверить ретранслятор телеметрических сигналов.
— Хорошо. Мы выходим. Группа захвата покидает здание! — произнес он в коммуникатор, опуская герметичное забрало своего шлема. — Двигаемся в сторону ледника. Соблюдать максимальную осторожность — там могут оказаться люди.
«Едва ли мы найдем их живыми», — подумал про себя лейтенант, переступив порог шлюза. С момента последней записи в журнале дежурств прошло уже около шестнадцати часов. Человек в скафандре мог прожить на поверхности Ганимеда вдвое или даже втрое больше, невзирая на ядовитую атмосферу в районе переработки, но, следуя логике, оставалось спросить — почему они не устранили неполадки и не вернулись в купол?
Личный опыт подсказывал Брогану только один ответ: ни Загулов, ни Руш не смогли вернуться, потому что были мертвы.
По какой причине?
Это как раз и предстояло выяснить лейтенанту.
На поверхности, вне стен купола продолжал царить сущий ад.
Казалось, что рожденные тут человеческим вмешательством стихии только и ждали того момента, когда приборы прекратят свой неусыпный контроль над их буйным перерождением. Вот тут-то процессы новообразования атмосферы и почуяли волю.
Если сутки назад все происходящее в районе ледника можно было назвать контролируемой рукотворной катастрофой, то теперь в окрестностях купола, похоже, вовсю властвовала слепая стихия, сбросившая с себя узду каких-либо коррекций.
Расположенные по кругу семь процессорных станций уже не просто ревели, они выли, вторя дикому свисту ветра.
Эпицентр бури исторгал во все стороны миллионы тонн ядовитой газообразной смеси, и аппараты первичной переработки уже не могли справиться с количеством поступающего к ним отравленного новорожденного воздуха.
— Пользуйтесь тросами! — приказал командир, обнаружив ведущие в сторону ледника мономолекулярные канаты, которые не мог поколебать даже неистовый ветер. Они лишь гудели, пропуская мимо себя тонны стремительно летящих в разные стороны воздушных масс.
Сержант Шеборт двигался на правом фланге группы.
Как и Броган, он был высок, имел монументальное телосложение, уравновешенный характер и немного грубоватые, броские черты лица, которые в данный момент скрывали опущенные светофильтры герметичного шлема.
Не найдя каретки, он передвигался, просто перебирая своими здоровыми ручищами по тросу. Автоматическая винтовка, направленная стволом вниз, болталась у него за спиной. Ремень оружия был отпущен таким образом, что сержант мог в любой момент открыть огонь — для этого ему требовалось лишь совершить резкое движение плечом, и оружие тут же оказывалось у него в руках.
Упрямо шагая вперед в клубящейся желтовато-серой мгле, сержант не испытывал ни страха, ни беспокойства. Ради этих минут они преодолели чертову уйму пространства, и он, помня о том, сколько им пришлось пережить в тесных отсеках «Гарри Трумэна» на пути сюда, просто не мог позволить себе проявлять сейчас какие-либо эмоции.
Он был уверен в себе, в своем командире, в своих подчиненных, в космическом корабле, что поджидал их возвращения на орбите, наконец, в своей стране, интересам которой он служил… Эта уверенность питала их всю дорогу сюда, заставляя здоровых мужиков, ютящихся в тесных отсеках, отделенных от бездны космоса лишь относительной защитой корабельной обшивки, день за днем повторять про себя, как какую-то ритуальную молитву: «Я СОЛДАТ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ»…
Это звучало гордо, но по мере того, как Земля растворялась в глубинах космоса, а корабль погружался в безмолвный мрак Великого Ничто, чувство гипертрофированного патриотизма уже не казалось таким незыблемым и вечным, наоборот, их страна, оказывается, — лишь пятнышко на глобусе Земли, а сама Земля — только слабая искра в бездонном мраке, а вот этот самый мрак как раз бесконечен, вечен и необъясним…
Выходит, что, перебирая руками по мономолекулярному тросу, сержант Шеборт ТОЛЬКО ДЕЛАЛ ВИД, ЧТО ПОЛНОСТЬЮ СПОКОЕН.
На самом деле его душу грыз страх. Страх перед вечностью, непостижимость которой он вкусил в полной мере на борту «Гарри Трумэна».
И те существа, что пришли из этого мистического, подавляющего мрака, не могли ассоциироваться в разуме Шеборта с милыми, долгожданными братьями…
— Сэр, я что-то обнаружил! — Голос Марка Хогинса, компьютерного техника группы, прозвучал взволнованно, если не сказать — испуганно.
— Стой на месте! — мгновенно отреагировал Броган. — Я иду к тебе. Шеборт, подстрахуй нас!
— Есть, сэр.
Преодолевая сопротивление ветра, который по мере продвижения группы к леднику стал несколько слабее, лейтенант Броган, согнувшись, пошел по направлению сигнала от рядового Хогинса, который выделялся на небольшом экране внутри его гермошлема яркой пульсирующей точкой.
— Что ты разглядел, Марк? — спросил он, ободряюще хлопнув рядового по плечу.
— Вот там, сэр, с наветренной стороны ретранслятора телеметрии! — хрипло произнес Хогинс, направляя в ту сторону свет от своего фонаря. — Мне кажется, это катафот скафандра.