Восход Ганимеда - Страница 56

Оба «Т-100», что дошли до траншей, ползли теперь к КП взвода, намереваясь соединиться там с атаковавшими брод БТРами.

Один из них пер прямо на него.

Рощин нырнул назад, в расселину хода сообщения,

и присел, уперевшись спиной в истекающую струйками песка стенку траншеи.

Рокочущая тень тяжко наползла на него, закрыла собой белый свет, обдала тошнотным угаром выхлопа, запахом горячего железа и перегретой смазки, — казалось, что тень от гусениц надавила на грудь, вышибая воздух из легких…

В такие секунды в голову лезет всякая нелепица.

Глядя на заляпанное речным илом днище танка, капитан вдруг вспомнил первую машину своего брата Андрея, которую они со Светланой купили, еще только поженившись, году, наверное, в девяносто четвертом или девяносто пятом… Это был старый «Москвич», весь в бурых «пауках» ржавчины, который едва ездил… Смешно, но у него было такое же днище — грязное, местами ржавое, и воняло от него так же — выхлопом и пролившимся через плохие уплотнители нигролом…

Спустя пару секунд Рощин почувствовал беспокойство — было похоже, что закрывшая собой белый свет тень не собиралась уползать.

«Это тебе не на учениях, когда механик-водитель, напуганный не менее твоего осознанием, что между гусениц, в окопе, скорчился боец, спешит поскорее проехать дальше, услужливо подставляя корму танка под бросок учебной гранаты или ИМа…» — мелькнула в голове капитана здравая мысль.

Он не видел, как танк, застыв на месте, поворачивает башню, лишь по характерному звуку привода понял — сейчас будет выстрел.

Он успел заткнуть ладонями уши и широко открыть рот, когда тень над его головой оглушительно рявкнула, подпрыгнув сантиметров на тридцать, и с тяжким стоном сдвинутой земли ухнула назад, осыпая стенки траншеи.

Полузасыпанный ход сообщения наполнился дымом. Танк газанул, разворачиваясь на одной гусенице, и на контуженного, потерявшего слух и задыхающегося в смешанном с выхлопом пороховом дыму Рощина посыпалась земля.

Развернувшись, танк рывком тронулся с места.

Когда тень начала сползать, Рощин, высвободив из-под земли руку, машинально ухватился за буксировочный крюк. Болезненный рывок едва не заставил его разжать пальцы, — тело капитана вырвало на свет и поволокло вслед за танком.

«Глупо все получилось… глупо и непрофессионально…» — отстраненно подумал он, волочась вслед за машиной по перепаханной гусеницами земле.

В башне танка откинулся люк, и оттуда по пояс высунулась фигура моджахеда. Ухватившись за установленный на башне станковый пулемет, он рывком повернул его ствол, одновременно креня его вниз, в сторону траншей…

— Сука… — не слыша собственного голоса, прохрипел Рощин, подтягиваясь на одной руке. Ухватившись за скобу, он вскарабкался на броню танка позади пулеметчика и прыгнул, расходуя последние силы.

Его автомат остался в засыпанной гусеницами траншее, но в данной ситуации Сергей не думал об оружии — его сбитые, окровавленные пальцы мертвой хваткой сомкнулись на горле моджахеда. Тот задергался, бросив пулемет, и засучил ногами внутри башни, пытаясь дотянуться до навалившегося сзади офицера. Рощин увидел выпученные, уже помутившиеся глаза, перекошенный рот с вывалившимся, прикушенным языком и понял, что тело больше не дергается. Приподняв его, он нашел глазами прицепленный на поясе боевика подсумок с гранатами, отпустил одну руку, дернул кольцо из торчащего наружу запала и, разжав пальцы, прыгнул вбок, покатившись по пыльной, перепаханной гусеницами земле.

Ударившись о каменистую почву, он обхватил руками голову, зажимая кровоточащие уши.

Безвольное тело моджахеда покачнулось и дряблым мешком сползло внутрь танка. Спустя секунду оттуда полыхнул, вырвавшись через люк, столб оранжевого пламени…

* * *

Сознание вернулось к Ладе самым неожиданным и неприятным образом: помимо боли в груди, сквозь звон в ушах она услышала чью-то отрывистую, злую речь на незнакомом языке…

Пошевелившись, она ощутила, как земля струйками ссыпается с ее тела.

Звуки резко приблизились.

— Урус!.. — Тупой нос армейского ботинка с силой пнул ее в бок.

Превозмогая головокружение, Лада открыла глаза.

Вокруг продолжало грохотать.

Взрывной волной ее вышвырнуло через дверной проем старого блокпоста — наверное, это и спасло ей жизнь, потому что на месте укрепления возвышалась бесформенная куча плитняка, из-под которого доносился явственный, прерываемый болезненным хрипом голос:

— Мама… мамочка…

Заслоняя свет, над ней возникло бородатое, смуглое, обветренное и испещренное морщинами лицо. Конец перепачканного в речной глине тюрбана болтался в воздухе, едва не задевая ее глаза. От человека, что склонился над ней, исходил кислый запах пота…

Присев на корточки, моджахед отложил автомат и, ухмыляясь, протянул руку, коснувшись пальцами ее лица.

Лада не шевелилась, лишь внутри у нее все напряглось…

Иные называют такое состояние «сумерками души», возможно, не до конца представляя себе тайный смысл данной формулировки.

Губы моджахеда дрогнули, растягиваясь в злобной ухмылке.

Рваные клочья черного дыма стлались вдоль самой земли, ветер отбрасывал их, унося к тому берегу вместе с рокотом бронемашин и стонами смертельно раненного, погребенного под руинами блокпоста сержанта.

В этот самый миг, глядя на обнажившиеся в усмешке зубы моджахеда, вдыхая кислый запах его пота, Лада осознала, кто ее враг… И не потому, что тот оказался нечистоплотен и говорил на ином языке, она вдруг ощутила ту пропасть, что лежала между ними. Присевшего на корточки моджахеда не мучили вопросы бытия. Ему нравилось то, что он делал.